Манифест просвещённого консерватизма:
ПРАВО и ПРАВДА
Мы публикуем стенограмму публичной беседы с кинорежиссером, председателем Союза кинематографистов России Никитой Михалковым, проведенной "Полит.ру" 22 марта 2011 г. в Политехническом музее в рамках проекта "От первого лица".
Татьяна Малкина: «Право и правда» - так называется Манифест Просвещенного Консерватизма, автором которого является Никита Сергеевич. У Никиты Сергеевича, как я поняла, есть несколько другие планы. Мы решили, что мы попробуем импровизировать, чтобы не обидеть тех, кто пришёл слушать про "Право и правду", и чтобы было интересно Никите Сергеевичу.
Прежде, чем мы приступим, я хотела сказать, что зал большой, с микрофонами трудности, поэтому ваши вопросы я призываю вас присылать в виде записок. С балкона их можно кидать вниз самолётиками.
Никита Михалков: Я буквально два слова поясню. Дело в том, что действительно разговор шёл о представлении книги "Прямая речь" - то, что вышло совсем недавно. Это сборник моих интервью, которые собрали мои коллеги из Фонда культуры, причём интервью, начиная с 1964-го года. Я, честно говоря, в ужасе открывал эту книгу, думая о том, что же я набуровил в 1964-м году, мало ли что я мог там наговорить. И когда я её полистал, я с огромной радостью понял, что я подписываюсь под каждым своим словом, которые я говорил тогда. Для меня это была большая неожиданность, и определённого рода гордость, если хотите.
Почему это превратилось в обсуждение "Права и правды" не знаю, но это не должно нас останавливать. Это не значит, что я скажу: «нет, я пришёл не для этого». Я готов отвечать на любые ваши вопросы. Единственное -
я хочу, чтобы вы поняли: я буду говорить от первого лица. То, что я говорю, - это говорю лично я. Я могу ошибаться, заблуждаться, но, во всяком случае, я отвечаю за то, что я говорю, ибо я не являюсь членом никакой партии. Поэтому давайте начнём.
Предполагая, что у нас будет более широкий разговор, я даже взял маленький кусок из картины "Цитадель" показать, но, как я понимаю, у нас другой формат. Может быть, мы его посмотрим, это как решит наш начальник Татьяна.
Малкина: Тяжело быть начальником. Вы будете говорить минут на 30, или мы сразу начнём с вопросов?
Михалков: Конечно, с вопросов.
Малкина: Смотрите. А то, вы могли бы говорить целых полчаса о книге или о "Праве и правде".
Михалков: Я же не лектор, не профессор, у меня нет амбиций выйти и кого-то учить чему-то, вещать, надеясь, что моё слово дойдёт. Я знаю, что когда ты отвечаешь на конкретные вопросы конкретного человека, ему одному, может быть, интересно тебя слушать. Это совершенно не повод, чтобы говорить вообще, растекаться мыслью по древу, предполагая, что это интересно ещё кому-нибудь, кроме меня. Поэтому я предлагаю не тратить время, перейти к диалогу, а не ждать от меня получасового разговора.
Малкина: Замечательно. Тогда мои планы несколько тоже несколько изменились по мере того, как накапливались вопросы …
Михалков: Только не по лицу, Тань!
Малкина: Нет, ну что вы! Я вообще существо не насильственное. Я сосредоточена - нечасто же с великими бесогонами встречаешься…
Никита Сергеевич, у меня первый вопрос такой, я его не могу не задать, и меня все поймут. Скажите, пожалуйста, а почему вас так сильно охраняют?
Я поясню: я по долгу службы занималась политической журналистикой, я беседовала с самыми охраняемыми лицами нашего государства, и в каких только не бывала ситуациях. Признаться, сегодня, проходя в Политехнический музей, и увидев количество охраны, металлоискателей, телохранителей, милиционеров, людей с зонтиками, я подумала: давненько я не брала в руки шашек… Но вы же кинорежиссёр, художник, в чём причина?
Михалков: У меня нет ни одного телохранителя, Таня. Вообще.
Малкина: А кто все эти люди?
Михалков: Вы меня спрашиваете?
Малкина: Да.
Михалков: Я тогда мог бы спросить вас: скажите, пожалуйста, а кто на Ипподроме сейчас директор? Откуда я знаю? Я думаю, что в связи с тем, что происходит вообще в нашей стране, и в Москве в частности: на собраниях, где больше трёх человек, есть опасение, что что-то будет происходить. Поэтому. У меня лично нет ни одного охранника.
Малкина: По рассказам, сегодня вас охраняют минимум 25 бойцов московского ГУВД.
Михалков: Почему меня охраняют, где они?
Малкина: Их спрятали к вашему приезду. Я точно знаю, что именно вас, потому что сейчас в этом здании находится ещё один человек, довольно известный нашей стране, - Анатолий Чубайс, и это не его охраняли, он зашёл пешочком с одним своим охранником.
Михалков: А я вошёл пешочком без одного своего охранника.
Малкина: То есть ответ такой - вы не знаете, зачем вас так сильно охраняют? Вы не чувствуете, что вам угрожает опасность?
Михалков: Я даже не уверен, что это меня охраняют, может, это охраняют вас, или всех этих людей, кто здесь сидят. Просто вы начинаете разговор с этакого «оба-аа….!». А вот пшик. Мимо. Нет у меня охранников. А если они охраняют Политехнический музей, так дай им Бог здоровья.
Малкина: Никита Сергеевич, я согласна, что Политехнический музей – это жемчужина нашего города, и я благодарна вам за то, что благодаря вашему приходу, наконец, его сегодня начали охранять.
Никита Сергеевич, я понимаю, что у вас нет охраны, вы самый обаятельный и привлекательный.
Смотрите, манифест, я его долго изучала ещё тогда…
Михалков: Абсолютно нет. Это глубокое заблуждение. Почему-то сообщество это восприняло как политический выпад. Самое интересное, что если вы возьмёте мою книгу "Прямая речь", всё, что есть в том манифесте, всё разбросано в годах в этой книге: о том, о сём, о пятом, о десятом. У меня просто возникло внутренне желание - не политика, а художника, гражданина, прожившего всю свою жизнь здесь, - сформулировать то, что я хотел сказать.
Является ли это программой для политической партии? Нет. Я не собираюсь организовывать партию, не собираюсь идти в политику, но я очень хочу быть услышанным, это мои мысли.
Вы можете с ними соглашаться, можете не соглашаться, но нет смысла и это не конструктивно набрасываться на этот манифест в любую сторону - хваля его или ругая, - как на политическую доктрину. Это не политическая доктрина, это размышления - и больше ничего. Поэтому когда меня пытаются столкнуть, не к ночи будет сказано, с президентом страны, с его манифестом относительно будущего России… У меня вообще в мыслях этого не было!
Мало того, враньё, что я напечатал его и передал в правительство. Было напечатано в мой день рождения 50 экземпляров моим друзьям. И меня Полит.ру спросило: "А можно, мы это опубликуем?" И я по сказал: "Конечно". Я же денег за это не беру. Это просто соображения и идеи. Это вышло на Полит.ру и через два дня, 27-го октября, начался гон.
Малкина: Надо аккуратнее, Никита Сергеевич, поверьте.
Михалков: Согласен, но честно вам скажу, мне ужасно не хочется обо всем об этом думать, потому что, значит, я должен просчитывать, как мне себя вести в политической сфере, а я не политик.
Малкина: Никита Сергеевич, я сейчас в хорошем смысле хочу упрекнуть вас в лукавстве, потому что, может, вы и не политик, но, конечно, вам надо продумывать. Потому что вы не просто лицо суперпубличное, а вы практически икона для многих. Как вы себе представляете, чтобы вы не продумывали, и чтобы не просчитывали? Вам много дано, на вас люди смотрят - с вас и спрос серьёзный.
Михалков: Вот именно, в том-то всё и дело, что с учётом того, что на меня смотрят люди, и с учётом того, что я хотел выразить то, что меня волнует. Я хотел сформулировать в одном издании, в одной работе всё то, о чём я писал премьер-министру Силаеву, когда вернулся из Китая,, всё то, что происходило во время чеченской войны, и так далее. Это всё вместе взятое. Плюс изыскания Фонда культуры…
Я согласен с вами. Но как мне не хочется политически просчитывать свои шаги, потому что я мгновенно становлюсь на поляну, в которой ни шиша не знаю.
Я не люблю ходить в галстуке. Я человек команды, но я не человек чиновничьей среды. Моё преимущество заключается в том, что я любому человеку на любом уровне могу сказать, что я думаю. Что я и делаю.
Почему я отказывался и отказываюсь от всяких должностей - таких официальных должностей, чиновничьих должностей, потому что для меня это свобода, и думаю, что это выгодно для всех. Поэтому поверьте - здесь не было даже поползновения сделать это политическим актом. Другой вопрос, если это кому-то понадобится, я буду очень реально счастлив, значит, это не зря написано.
Малкина: Но я лично надеюсь, что до этого дело не дойдёт... Хорошо, а "Бесогон-ТВ" зачем?
Михалков: Потому что это мой небесный покровитель – Никита Бесогон.
Малкина: Нет, а зачем этот проект?
Михалков: Скажу: появилось 15 или 17 сайтов и блогов - Никита Михалков, Михалков кино, и так далее, в которых от моего имени несут ахинею и хамство. Когда меня обзывают на телевидении, по "Эху Москвы", или журналисты, или блогеры - это меня обзывают и это моё дело, как на это реагировать. Но когда, учитывая, что я на это не реагирую, применяются приёмы противозаконные и абсолютно аморальные, то есть когда уже от моего имени люди говорят мерзости, глупости, - это может повлиять на тех, кто это читает.
Я в первом же выпуске сказал, что нет ни одного ни сайта, ни блога, ни канала, ни одного, к которому я имею реальное отношение, кроме этого. При том, что я не буду там ничего писать, я буду говорить, там будет моё лицо, и люди будут знать, что это я говорю, и что я за это отвечаю. Вот для этого я это делаю.
Малкина: Да, это вы провозгласили, кстати, очень понятно.
У нас есть вопросы, которые пришли до встречи через сайт Полит.ру от пользователей и читателей этого сайта. Например, тут есть вопрос: "Сами ли вы писали манифест?"… Видимо, сами.
Вопрос: "В своём манифесте "Право и правда" вы говорите о важности основного закона государства - Конституции России. При этом вы в 2007-м году открыто призывали Владимира Путина остаться на третий срок. Как это соотносится?"
Михалков: Уже об этом вчера ответил, кто видел, - в «Бесогоне». Скажу и вам. Говорю также честно, как я сказал это вчера, как и тем, кто пользуется Интернетом: глупость! Но глупость, которая меня оправдывает только в одном смысле. Я могу говорить об этом сегодня, и не сказал тогда, потому что я не сдаю людей, и мне неловко сказать: "Ребята, я ни при чём, ко мне подошёл Церетели, подошел Салахов - это было во время большого совещания, или какого-то праздника Академии художеств.
Церетели сказал: "Если не подпишешь, мы тебя не выпустим". Я даже не читал этого! Хорошо это или плохо? Да, очень плохо, но я за это свою ванну навоза съел.
Но я не понимаю, подписей там много, а кого бьют? Бьют только меня и я это терпел. За глупость мою, за то, что я это сделал совершенно ничтоже сумняшеся. Как, к сожалению, довольно часто в жизни мы делаем такие вещи. У меня мыслей не было – а не нарушаем ли мы Конституцию?
Хорошо это или плохо? Это плохо. И слава Богу, что я об этом говорю сегодня, когда я за это расплатился, а не тогда, когда я мог стать гонимым. Вот вызвать сюда Церетели - и пусть отвечает! Я этого не сделал, и я очень рад, что этого не сделал, потому что за глупость свою я отвечал сам и никого в этом не сдал.
Малкина: Есть серия вопросов от разных людей: "Какой у вас самый любимый ваш фильм?"
Михалков: Мной сделанный?
Малкина: Вами сделанный.
Михалков: Я думаю, что "Утомлённые солнцем-2". Вообще, я хочу сказать по поводу "Утомлённых солнцем-2": я абсолютно не был готов к тому, что произошло, потому что я был уверен, что то, что я хочу донести, будет воспринято именно так, как я хотел донести.
В чём заключается, на мой взгляд, деформация? В том, что это два фильма.
Если первый фильм - это закручивание пружины, это метафизика разрушения, то вторая картина - "Цитадель" - все пружины раскручиваются, все ответы получаются. И это метафизика созидания. Поэтому когда посмотрели часть картины те, кто могли ощутить, что я там зашифровал, они по-одному этот фильм видели. Те, кто ждали, что получат полный ответ, они были раздражены, тем более что в моей фигуре достаточно много всяких раздражений.
Но должен вам сказать, что 8 лет работы - тяжелейшей работы, вы не представляете себе, что такое снимать военную картину в сегодняшних условиях, даже представить себе не можете. И это 8 лет счастья. Потому что сегодня у меня, я думаю, единственная в стране группа, которая может поднять любого масштаба кино с точки зрения профессии.
Ещё один очень важный показатель - очень часто работаешь - и всё, думаешь: вот последний съёмочный день... Я когда снимал "Пять вечеров" (а я очень люблю этот фильм), я его запланировал на 25 дней. Мы должны были ее снять между двумя сериями «Обломова», чтобы не распускать группу. И мы запланировали 25 дней работы по "Пяти вечерам". И вот всё, что было, терпение и всё остальное, мы должны были сконцентрировано уложить в 25 дней. А у меня получилось 25 дней и один день озвучания - 26-й день. Я их чуть не поубивал всех, потому что уже «во!» было. Немыслимо.
А здесь мы 8 лет работали, последний съёмочный день, и мы понимаем, что мы заканчиваем. Мы расходимся. Холод, октябрь… хочется скорее в баню, водки выпить, всё, закончили. Закончили! Что такое последний съёмочный день? Потом пьянство, неделю никого собрать нельзя. А группа говорит: «Слушайте, а помните, мы не сняли укрупнение? Давайте снимем укрупнение...». Понимаете, не хотят люди расставаться, это очень грустно после такой картины. Для меня сегодня эта картина по энергетическим затратам и по любви, которая туда вложена, - моя любимая.
Малкина: Тут есть такие страшные вопросы: "Как вы относитесь к идее восстановления нашей страны, разрушенной в 1991-м году, каковы пути реализации этой идеи", - видимо это СССР - "На каких принципах возможно объединение республик бывшего СССР?"
Вы не политик, а отвечать придется.
Михалков: Да, действительно, я не политик, какие принципы восстановления могут быть, я не знаю, - как восстанавливаются разбитые семьи. Но не знаю, насколько это возможно, и нужно ли этот делать. Другой разговор, кому хорошо от всего того, что случилось, кто себя чувствует хорошо? Я думаю, что меньшее количество людей себя чувствует хорошо, нежели те, кто раньше жили в этом большом мегаполисе… Не в мегаполисе - на этой большой планете. Хорошо ли они жили? Может быть они просто не знали, что жили плохо, что тоже чистая правда. Но тоска осталась, и я её чувствую физически, общаясь в Украине с людьми, в Казахстане. Хотя всё вроде незалежно, самостоятельно, а вот это внутреннее ощущение: «А помнишь..?».
Это как когда война закончилась, какое было потрясающее единение людей. Потому что и у власти, и внизу люди были все, которые повязаны войной, и они жили воспоминаниями: до войны, во время войны и после войны. Когда они стали уходить, не за что было цепляться. Ужасно, что для консолидации нации необходимы такие катаклизмы, как война. Но я не верю в то, что можно объединиться сейчас в то, что было, но если это объединится во что-то новое, в каких-то новых формах…. Меня затаскали все средства массовой информации, когда я сказал, что Украина - это может быть одна страна и два государства. Вот Михалков требует... Я не требую, я говорю о том, что одна страна - это славянский миф, государство - это совершенно другие вещи. А вот одна страна, это одна территория - я не границы имею в виду и не муниципальные образования - а вот одна духовная территория, я думаю, что это одна страна.
Малкина: Вы имеете в виду - Россия и Украина?
Михалков: Да, и Белоруссия.
Малкина: А Польша?
Михалков: Нет, даже Западная Украина - это другая страна.
Малкина: Вот и тут приятное: "Никита Сергеевич, видела отрывок из "Цитадели" в Доме Кино, я плакала, а коллега сказала: лубок. Вы суперрежиссёр, супермастер, супермужчина, но зачем вы решили оживить покойного Котова? Нет хороших сценариев? И можно ли пару слов о вашем новом фильме "Солнечный удар"? Чем продиктован ваш выбор? Спасибо, Рада".
Михалков: Сразу столько вопросов.
Малкина: Прямо признание в любви.
Михалков: А вообще: я плакала, а коллега сказала, что лубок, - это гениально. Вообще, как раз это самое главное, когда плачут над сказкой, это же и есть самое замечательное, когда плачут над лубком. И в этом нет ничего предосудительного.
Вообще картина "Утомлённые солнцем-2" - это сказка. И вы это поймёте по "Цитадели", если вы не послушаете Ксению Ларину. Потому что если первая часть - это законченные новеллы, каждая из которых имеет начало, конец, и так далее. А когда мы видим, что происходит абсолютно с нуля: солнечный день, немцы спокойные, лёгкие едут, вода, девочка, 80 человек сожгли. Меня спрашивают, как может человек сесть и испражняться? Конечно, не может. Но он не для этого сел, а чтобы унизить, как унижали в 1941-м году, сбрасывая не бомбы, а бочки с дырками, которые так выли, что солдаты седыми становились.
А вторая часть - это 8 дней от полного дна до взлёта, и это тоже сказка. Тем более, что в этой картине заложено огромное количество мин маленьких и крючков, которые отрабатываются во второй части фильма чудным образом. Маленькая мышка - и цитадель, которую не могли взять три года… А маленькая мышка - и Цитадели нет. Это всё фольклор.
Малкина: То есть была права и Рада, которая плакала, и её коллега, которая назвала это лубком?
Михалков: Абсолютно. Но дело в том, что Рада плакала, потому что она не думала о том, что это лубок, а прозорливая коллега плакала от того, что она любит русские сказки. А что касается того, почему оживил… Я не первый и не последний. И Конан Дойль оживлял, и Ильф и Петров. Мне не хотелось этих героев оставлять, я хотел снять картину о войне, и мне казалось самым правильным взять тех героев, которых я уже знаю, с которыми мне удобнее и интереснее идти.
Малкина: Вы можете себе это позволить - делать что-то, потому что не можете этого не делать. Действительно, завидно.
Михалков: Поэтому я и хочу снимать "Утомлённые солнцем-2", именно поэтому. Потому что мы теряем иммунитет. Простите меня ради Бога, может, я кого-то огорчу, но
я убеждён, что если бы сегодня случился 1941-й год, война закончилась бы в конце июня нашим проигрышем.
Малкина: То, что вы описывали, - то, как воюет всё, вы произнесли фразу, и я вздрогнула, что ты знаешь, что кто-то может в любой момент может ворваться к тебе в дверь, и так далее. Дело в том, что мы не очень далеко ушли от этого состояния.
Михалков: В каком смысле?
Малкина: В том смысле, что никто из наших сограждан не удивится, если в дом войдёт милиционер, и так далее.
Михалков: Родная моя, я говорю не о милиционере, милиционеры бывают идиотами. Я говорю о конкретном вмешательстве чужого человека, не имеющего к тебе никакого отношения, в твою жизнь с оружием в руках. Я говорю только об этом.
Малкина: Конечно, это произошло с нами и с Европой. А с остальными этого не происходило, им повезло.
Михалков: Только и с Европой по-другому происходило, чем с нами, Европа за семь дней отдала всё, что у неё было, и тихо сидела в оккупации.
Малкина:
"Кто из тандема Путин - Медведев вам симпатичен как человек, кого из них вы бы поддержали на президентских выборах, например, в 2012-м году?" Подпись, "Независимая газета". [В этот момент записки с вопросами рассыпались по полу – прим. ред.]
Михалков: Я давно и хорошо, как я надеюсь, знаю Путина, я никогда не скрывал моего отношения к нему. Это не мешает мне существовать в уважительных отношениях, даже в товарищеских с Медведевым. Но мне думается, что на сегодняшний день более конструктивным и созидательным для страны является то, что я называю для себя просвещённым консерватизмом. То есть я за нанотехнологии, модернизацию, и так далее. Но когда я не слышу в послании президента к народу ни одного слова про крестьян…
Малкина: Про кого?
Михалков: Про крестьян. Тут какая-то недопонималка… вы не знаете, кто такие крестьяне, что ли?
Малкина: Я знаю, что были такие крестьяне, но их больше нет, сельского хозяйства нет.
Михалков: Я поэтому и говорю, что ни одного слова про них не сказано.
Малкина: А чего говорить о том, чего нет?
Михалков: Я-то как раз надеялся, что если об этом говорить, то оно будет! А вам всё равно, что его нет?
Вот - ни одного слова не сказано про это, хотя миллионы гектаров земли лишены человеческих рук, а это очень опасная вещь для России, я убеждён в этом глубочайшим образом. Потому что эта земля не только даёт, но она должна и брать, а брать неоткуда. И это может привести к тому, что земля скажет: а идите вы все, давайте на север нам шведов, а на востоке китайцев, и мне уже всё равно, кто меня будет обрабатывать. Это серьёзно И это вещь так сказать метафизическая.
И ни одного слова не сказано про духовную составляющую нашей жизни, про то, что существуют конфессии, что существует некая духовная жизнь. Вот отсутствие этих трёх пунктов у меня вызывает большое опасение.
Малкина: Правильно ли я понимаю, что в 2012-м году вы бы поддержали Путина?
Михалков: Для этого я должен быть точно уверен, кто из них пойдёт.
Малкина: А если оба?
Михалков: Я поддержу Путина.
Малкина: "Кого вы считаете своим учителем в жизни, и кого вы считаете своим учеником в искусстве кино, есть ли у вас воспитанники-режиссёры?" И очень много вопросов: "Собираетесь ли вы набирать курс во ВГИКе и преподавать?" - и называют, что это ваш долг перед Россией. "Когда вы начнёте преподавать? Думаю, что это ваш долг перед родиной. Знаю, что 18-ти- и 25-тилетние вам неинтересны, и понимаю вас. Когда вы начнёте преподавать?"
Михалков: Кстати, идея замечательная. Это повышение квалификации - это некая Академия, моя Академия, в которую я приглашаю уже состоявшихся актёров, режиссёров, операторов для того, чтобы вот то самое создание этой семьи, которая называется кинематографическая площадка. Там очень интересные, на мой взгляд, вещи есть, очень интересные…
Это не 5 лет, не 3.. Это год, может быть, чуть больше года, чтобы можно было поставить спектакль. Для меня это моя мечта, мне обещал опять же Швыдкой дать помещение, но не получилось пока. Помогите, пишите письма, чтобы дали мне возможность это делать. Мне это очень важно, и я думаю, что не только мне.
Что касается учителя, то, конечно, мой старший брат Андрон очень во многом… и должен вам сказать, что его уроки, особенно в детстве, меня уберегли от многих вещей, я мог быть ещё хуже.
Малкина: Спасибо, Андрон.
Михалков: Я ему тоже всё время спасибо говорю.
Малкина: Отвечайте на вопросы, потому что меня тут закидали.
Михалков: А что это вы мне всё "отвечайте"?
Малкина: Потому что я чувствую ответственность перед корреспондентами.
Михалков: Конечно же, это мама. И уже во взрослом возрасте, пока был жив отец, очень много я черпал из его внутреннего мира.
Малкина: "Существует мнение, что человечество должно быть принуждаемо к добродетели. А вы как считаете?"
Михалков: Да.
Малкина: Как превентивный удар, как принуждение к миру? А какими средствами?
Михалков: Я думаю, что права была моя мама, когда говорила, что воспитывать надо, когда лежит поперёк кровати, как лёг вдоль, уже поздно. Это первое.
Второе, я считаю, что в России нужно введение смертной казни.
И дело не в том, чтобы кого-то убить, а дело в том, чтобы было нечто такое, что страшно переступить, хотя бы для какой-то части населения. А когда ты можешь убить 15 человек, а максимум, что ты получишь – это получишь пожизненное.. а это всё равно пожизненно: ты живёшь. А там то ли ишак сдохнет, то ли падишах помрёт. А может, ещё и война, и сбежать можно, и есть надежда, и книжки. Это жизнь. А вот если перед тобой стоит проблема, что, знаете, как замечательно сказано, что бытие только тогда есть бытие, когда ему грозит небытие. Поэтому я считаю, что для России, по крайней мере, эта мера необходимая.
Из зала: Если суды будут независимыми.
Михалков: Конечно, но мы сейчас не об этом говорим. Вы сейчас говорите о судебной системе, а я говорю о той атмосфере, которая естественна, небезобразна и справедлива, а не о том, что можно купить суд, занести деньги, и так далее. И у полковника милиции висит на шее взятка в 47 миллионов и 6-ти этажный дом на Рублёвке. Я сейчас не об этом говорю.
Малкина: Вот за это вам записка (явно с балкона прилетела): "Никита Сергеевич, а где блуждающему во тьме русскому народу искать соборность и духовность?"
Михалков: В церкви. Блуждающему во тьме русскому народу соборность и духовность найти можно только в церкви православной, и больше нигде.
Малкина: "Никита Сергеевич, как вы считаете, Россия и русская культура многоконфессиональная или православная, и почему лично вы стали православным, а не мусульманином или буддистом?"
Михалков: Вот это мне не ответить…
А я так себе представил, что я как Владимир Красное Солнышко. Обратился, а мне говорят: «А можно быть мусульманином». А я сидел и думал – пойду-ка я к православным, там пить можно.
Я считаю, что Россия - православная страна. Россия - это котёл, в котором перемешано всё. Америка - тоже котёл, но Россия – котел византийский. В Америке как раз тоже всё перемешано. Поэтому для меня как раз и есть ценность и вообще уникальность России в том, что она является конгломератом несоединимых вещей, которые умудрились существовать единым целым. Нет такой другой страны. Россия - реальный мост между Востоком и Западом. При том, что если бы не было России, неизвестно, на каком языке говорили бы в Париже сейчас, потому что Россия поглощала Восток, она его ассимилировала, она его в себе растворяла. Недаром Тютчев говорил, что поскреби любого русского – увидишь татарина.
Для меня этот вопрос был решён потрясающе на географическом уровне, на уровне пейзажей. Меня пригласили в татарскую деревню на праздник, сабантуй, угощают, баранина, и так далее. А там - Волга, красота, пейзаж сумасшедший. И мне говорят: "Хотите, мы вам покажем мечеть». Для меня мечеть должна находиться в пейзаже "Белого солнца пустыни" по идее.
Малкина: Это потому, что вы православный?
Михалков: Нет, потому, что я сейчас рассказываю, вы меня поймёте. И вот зовут меня, мечеть стоит. А когда построили? Семь лет назад. Поднимаемся на минарет - пейзаж фантастический! Рощи березовые, поля… Левитан! Я говорю: "Скажите, пожалуйста, а сколько живут здесь люди, которые должны в эту мечеть ходить?" Они говорят: "800 лет". И для меня вопрос был решён: для этих людей, которые исповедуют ислам, этот пейзаж - родной, они его будут также как и я с автоматом в руках защищать.
Потому что для меня русский не тот, кто русский по крови, а тот, кто ценит, любит, понимает, чувствует, сострадает той отчизне, которая его родила.
Левитан был евреем - ни одного нет живописца-пейзажиста, который так бы чувствовал Россию. И тот же Шагал, который гениальный художник, который в местечке воспел свою культуру, и никто так не сделал. Да, я православный, я стараюсь быть православным по-настоящему, но для меня не существует здесь разницы, не потому что я интернационалист, не дай Бог, а потому что для меня это является единым и неразделимым целым, и я очень надеюсь, что это как раз есть истинное отношение к России.
Малкина: Я вижу, что вы не еврей.
Михалков: С чего это вы взяли, что это видно? Зачем вы меня обижаете?
Малкина: Я имела такое намерение отказать вам в этом, да. Так это правда, что вы еврей, или нет?
Михалков: А вот не скажу!
Малкина: Предпочли не отвечать на этот вопрос.
Михалков: Нет, я не еврей. Хотя считаю, что величие этого народа уже заключается в том, что всего два народа из главной Книги православия – Евангелия - остались до сегодняшних дней: это египтяне и евреи. И это уже говорит о том, что это действительно великий народ.
Другой разговор, когда их сталкивают, и русофобия "Эха Москвы" наводит на нехорошие мысли, то у меня это сначала вызывает раздражение, а потом опаску, а не нарочно ли это делается, это было бы очень страшно, если это так.
Малкина: Никита Сергеевич, вы меня пугаете, такое ощущение, что вы всё время слушаете "Эхо Москвы", как моя мама. Может быть, не надо? Надо как-то ограничивать себя. Слушайте музыку. Не надо слушать радио, не надо читать газеты…
Михалков: Дайте руку! Вот первый человек… а я про Таню знаю много - я же вас изучал. Я же даже знаю, какие советы вам давали в Фейсбуке как себя вести. Даже предложили меня представить, как профессор Полежаев представил Шарикова. Слава Богу, удержались.
Малкина: Оцените.
Михалков: Так вот - я никак не ждал от Тани такого совета, и я ему последую.
Малкина: Не надо слушать радио - надо слушать музыку; не надо смотреть телевизор - надо смотреть кино; не надо читать газеты - надо читать книги, чего же проще-то?
Вот вам, пожалуйста, православный типичный вопрос: "Как и на что расходуются средства, которые поступают вам от продажи дисков?"
Михалков: Ни одной копейки не получили вообще. Я понимаю, что этот вопрос всё время висит, вот Михалкову Путин подарил 100 миллионов, это такая чушь.
Рассказываю для несведущих: во всём мире собирается 1% с чистого диска. Этого нет на Кубе и нет в Белоруссии. И не было в России. Теперь этот закон принят. Когда закон принят, объявляется конкурс, куда любые организации, занимающиеся авторскими правами, могут подать заявку. Одна из заявок была подана организацией, в которую я вхожу, и её приоритет заключается в том, что она дочка того самого ВААПа советских времён, который имеет почти во всех регионах свои отделения. И в эту организацию входят тысячи: Пахмутова, Добронравов, Коля Расторгуев и так далее, Башмет. И на этом конкурсе была ещё одна организация, которой руководит Тагибов, кажется, - и всё.
И случилось такое чудо, что выиграла эта организация, в которую я вхожу. Михалков придумал 1% - это ложь, это чистая ложь. И провокация.
Поэтому когда сейчас говорят: «куда деваются деньги?».. Мы не получали никаких денег - это раз. Есть второй объект для обсуждения: почему та организация, куда я вхожу, не может выиграть этот конкурс? Почему, если это организация, которая действительно имеет 60 или 70 отделений по всей стране?
Малкина: Потому что так получается, что некоторым всё, а некоторым - только часть. Вы бы взяли – и проиграли бы это дело, и представьте, какой громадный политический капитал заработали бы.
Михалков: Вы знаете, Таня,
я бы представлял узкомедицинский интерес для публики, если бы я подал заявку и специально проиграл, чтобы набрать политический капитал.
Перед кем политический капитал?
Малкина: Перед теми, кому вы адресуете все те слова, что это всё чепуха.
Михалков: А почему это должно кого-то интересовать, если это неправда? Почему я должен оправдываться, если это ложь?
Малкина: Вы уже оправдываетесь.
Михалков: Я не оправдываюсь, я объясняю, вы мне задали вопрос, я его объясняю.
алкина: Вы какой-то очень профессионально готовый.
Малкина: Вы какой-то очень профессионально готовый.
Михалков: Ждали лоха, а пришёл профессионально готовый. [Показывает характерный жест.]
Малкина: Это настолько мужской жест, что...
Никита Сергеевич, «Россия над пропастью во лжи. Как выбираться будем? Монархия?»
Михалков: Для того чтобы прослыть совсем сумасшедшим - я считаю, что это единственный правильный строй для России. Это моя точка зрения, сумасшедшего режиссёра и артиста, она не должна вас волновать. Но я убеждён абсолютно, что передача власти по наследству в такой стране, как Россия, намного более безопасна, чем борьба политических партий, на мой взгляд. Потому что Государь отвечает за страну перед детьми.
Из зала: И он сам у себя не украдёт.
Малкина: Конечно, сам у себя не разворует.
Михалков: Погодите секундочку, вы учтите, что вот всё, что я сейчас сказал, когда я выйду, оно не случится, как я говорю. Я говорю о том, что идеала нет. Понимаете, нелегитимная монархия ещё страшнее, чем любое другое правление.
Потому что если говорить ещё с точки зрения религиозной... Вы поймите такую вещь: когда существует конкретная ответственность, причём семейного характера, когда отвечают перед детьми за то, что ты им оставил, - это совсем иное, нежели ответственность перед Государственной Думой, Советом Федерации, и так далее. Повторяю - утопия, да утопия.
Малкина: Совесть и уголовный кодекс.
Из зала: А что можно в России за четыре года сделать?
Михалков: Ничего, потому что первые два года идёт некое принятие власти, а вторые два года идёт борьба за то, чтобы остаться на следующие четыре. Так что согласен.
Малкина: Очень просят вас снять фильм о Столыпине.
Михалков: Очень хочу! Очень хочу снять, и сыграть хочу! И сыграю, если будет возможность. Кстати, он мой родственник.
Малкина: И он?
Михалков: И он тоже. Сейчас в 2012-м году будет годовщина, и я надеюсь, что мы сделаем большую документальную картину о Столыпине.
Столыпин - вот, кстати говоря, гениальная фигура. Человек, который сумел за какие-то несчастные годы правления своего совершить переворот в сознании, который заселил Сибирь, который создал крестьянские банки с беспроцентным кредитом на 20 или 40 лет, уже не помню.
Про столыпинские вагоны рассказывали нам в школе, а потом Сталин возил в них заключённых. А столыпинский вагон - это когда вся семья, которая привыкла жить в одном доме с животными, в клетях, - в вагон, и вся семья переезжала. Он расселял города, он освобождал их от революционной обстановки, он убирал люмпенов, которые тянулись в город, потому что в селе нечего было есть, потому что перенаселение в центральной России. Это гениальный человек!
Когда французы прислали своего лазутчика проверить, что происходит, когда он вернулся, он доложил: к 1945 году в России будет около полумиллиарда человек и эта страна по уровню не будет досягаема никогда и никем. Вот что остановили убийством Столыпина.
Малкина: Как вы думаете, Столыпин сегодня разделил бы положения вашего манифеста?
Михалков: Он, собственно, из Столыпина и вышел...
Малкина: Мы сейчас будем показывать кусок кино. Но перед этим есть несколько странных записок...
Из зала: А что вы думаете о современных сериалах?
Михалков: Вы знаете, вообще, это такой очень вопрос серьёзный, потому что, во-первых, сериал - это гибель для актёров, а во-вторых, сериал это спасение для кинематографа был в тот момент, когда кино не было. Больше того вам скажу: настоящий
телевизионный сериал сегодня становится основой американской индустрии для таких режиссёров, как Скорсезе, как Коппола.
Потому что деньги на эти картины даются серьёзные, они снимаются на цифре и на плёнке И это настоящее большое кино, которое можно рассказать без требования продюсера сократить картину для экрана. И эту вот сагу историческую можно рассказать на экране. И этим занимаются такие мастера, как Скорсезе.
Те сериалы, которые у нас, когда актёр приезжает, вынимает четыре папки, и не знает, что ему играть… А, вот немцы - где одеваются у вас в немца здесь? О чём тогда разговор может идти? А есть, например, «Ликвидация». Прекрасная картина. И это кино! Поэтому такой - сериал это замечательно.
Малкина: Никита Сергееевич, назовите, пожалуйста, пять вещей, которых вы бы никогда не сделали.
Михалков: Я не знаю, Я не могу - я сейчас начну выдумывать, а потом буду думать, что я не то сказал, а оригинальничать не хочу. Но я подумаю на этот счёт...
Малкина: И в следующий раз…
Михалков: Почему в следующий раз, я теперь превратился в продвинутого юзера, так что на «Бесогон-ТВ»…
Малкина: "Тема сегодняшнего вечера "Право и правда в современном мире", эти два понятия всё больше отдаляются друг от друга. В какой из ваших картин право и правда не могут существовать вместе?" Чего-то я недооценила сложность этого вопроса.
Михалков: "Утомлённые солнцем-2".
Малкина: А "Утомлённые солнцем-1"?
Михалков: Там нет этой развёрнутости. Я ведь видел картину "Цитадель", поэтому знаю, о чем я говорю, а вы её не видели. Но если вы ее посмотрите, то вы соедините то, что было там, с этим, и для вас это объединится в то, о чём я говорю: право и правда там не могли сосуществовать. И поэтому человек в последнюю минуту, в самой последней сцене в картине "Утомлённые солнцем-2" - "Цитатель" останавливается перед абсолютной дилеммой: или правда - или право, без существования права на отказ. Герой должен поступить либо так, либо так. Его право - сделать так, а его правда заставляет сделать по-другому, и невозможно совместить. Поэтому… дальше я сказал уже.
Малкина: Никита Сергеевич, тут прислали большое количество записок про способ распределения денег – государством ли или не государством - и про финансирование кино, включая малобюджетные фильмы, создание сценариев молодыми, подращивание самородков.
Михалков: Вообще вам приходится верить мне на слово или не верить совсем, но то, что я говорю, я за это отвечаю. Я знаю, что меня обвиняют или подозревают в том, что я распределяю деньги.
Никогда в жизни я не распределял никаких государственных денег, кроме тех, которые приходили ко мне на студию для моих проектов.
Никогда не делал, и мало того, я сделаю всё, чтобы не было такой команды, такого комитета, который основываясь на своих вкусовых привязанностях этим занимался. Я этого делать не буду при любых условиях. Это первое.
Второе. Малобюджетное, артхаусное кино, и так далее, - все эти деньги остались в Министерстве культуры. Другой разговор, мне трудно представить, как сейчас работает Министерство культуры, но в любом случае люди, которые этим интересуются, должны требовать денег там, и это полная правда. И документальное кино…
Проблема с детским кино, потому что оно у нас вообще выдохлось, нет детского кино.
Я считаю, что детским кино должен заниматься тот фонд, который существует для коммерческого кино. Потому что если детское кино отдать Министерству культуры, оно там и умрёт, не родившись.
Это принципиальный вопрос.
Что касается молодых самородков… Вот сейчас был фестиваль «Святая Анна» -замечательный. Изменился вектор, слава Богу, у молодого кино, у студенческого кино. 10 лет назад это были нигилисты, для них лёгкость владения формой абсолютно заменяла существо. Сегодня это совершенно другие люди, и, на мой взгляд, мастерство формы ещё и приобретает вес того, что они хотят сказать. Они хотят формулировать и артикулировать то, что их волнует.
Малкина: Ещё бы денег достать на съёмки - и будет всё хорошо.
Михалков: Одну секунду, дело в том, что на эти работы, о которых я говорю, у них деньги есть, это ВГИК и у них есть свой бюджет.
Вот если бы я был услышан… Не бывает так, чтобы получили деньги, раздали, и что побольше людей получили, и что-то будет. Ничего не будет, Таня. Ничего не будет. Потому что если есть тапочки - очень хорошие беговые тапочки, одна пара. И есть два человека, один замечательно бегает и может стать чемпионом мира, а другой бегает, но хуже, - глупость отдать эти тапочки тому, кто бегает хуже. Нужно отдать их тому, кто точно поставит мировой рекорд. Это принцип.
Малкина: А как определяется, кто из них?
Михалков: Я сейчас просто фигурально рассказываю о том, каким образом это должно было бы распределяться, но этих денег не хватит никогда, потому что не существует механизма самовоспроизводства. Французы это построили, давно построили, за что имели некие трения с американцами. Но они квотируют американское кино, чего нам делать нельзя, потому что умрет индустрия. Но они ещё платят с билета на производство своего национального кинематографа, и у них всё время идут поступления именно от зрителя.
У нас этого нет. Не знаю, почему - я в этом не разбираюсь, это юриспруденция. Это юридические вопросы, это называется или налог, или сбор, это вещи, которые вы тоже не понимаете.
Но я знаю точно, и вы меня поддержите, что
если бы процент с продажи билета шёл на национальное кино и на тех же молодых режиссёров, то это было бы логично,
согласитесь. Нужен миллиард долларов на то, чтобы поднимать индустрию. Это как завод, как фабрика, это как огромное производство – оно должно иметь базу. Другой разговор, что этот миллиард дадут - и его сопрут, вот это чудовищно. Но если говорить о том как… Условно представить себе, что это может быть потрачено так, как это необходимо - это строительство кинотеатров в достаточном количестве, это строительство студий, и это подъём того самого механизма, который потом заработает сам. Другой вопрос: если украл - и посадили, это одно, а если украл - и перевели на другую работу… Вот в чём проблема.
Малкина: Я хочу, чтобы вы просто понимали, до какой степени вы должны просчитывать результаты того, как отзывается ваше слово, чтобы вы понимали, про что вам задают вопросы. "Никита Сергеевич, вы за или против легализации проституции в Российской Федерации? Елена".
Михалков: Елена, всё зависит от того, чем вы занимаетесь сами.
Малкина: Ай-ай-ай.
Михалков: По справедливости. Если я вас увижу, я решу...
Малкина: "Уважаемый Никита Сергеевич, о чём вы думаете, когда засыпаете? Степан".
Михалков: Господи, буде ко мне милостив к грешному, в руки твои предаюсь. Это то, что я произношу.
А по большому счёту, я занимаюсь той профессией, которая в этом смысле чудовищна. Если я засыпаю, делая что-то, снимая картину, думая что-то про сцену.. вот если что-то такое во мне существует, то я практически не сплю. То есть я сплю, но я не сплю. Это работа, которая в тебе происходит. Это не то, что сел за стол и работаешь, а работа, которая происходит всё время, и лучшее, что я придумывал в кино, было создано на бегу.
Или плавая. Бывали случаи, когда я, дойдя до какой-то идеи, обратно прибегал десятикилометровый кросс на какое-то количество минут раньше. Не потому, что я бежал к столу, а потому что этот драйв, когда ты нашёл решение. Поэтому в этом смысле мозг не отдыхает. А так я что сказал, то и говорю.
Малкина: Есть несколько вопросов про то, что делать, чтобы стать кинорежиссёром. Есть вопросы: "Рассматриваете ли вы оригинальные сценарии, и можно ли вам таковые присылать?"
Михалков: Да, можно. У нас есть специальное подразделение, которое занимается сценариями. Вот Алексей Леонидович Налепин здесь находится, который является самым главным в этом, он сидит во втором ряду.
Малкина: Опишите его, чтобы все желающие могли на него посмотреть. Встаньте. Все сценаристы в зале, кто есть, - вот кому надо присылать.
Есть несколько вопросов про судьбу историко-культурного журнала "Свой", и такой вопрос: "Утратили ли вы к нему интерес, потеряли ли вы к нему интерес?"
Михалков: Нет, я не собираюсь его бросать, потому что это абсолютно уникальное издание, которое мне лично дорого просто потому, что именно там были опубликованы самые интересные и невероятные материалы, связанные с нашей историей и культурой. Другой разговор, что он трудно живёт, потому что на подножном корму удержаться трудно, а желающих его поддерживать немного, но, тем не менее, я думаю, что мы его удержим, и он будет скоро очень, как я надеюсь, востребован.
Малкина: Тут есть ещё несколько индустриально подготовленных писем вам адресованных заранее, я вам их передаю, они длинные.
Михалков: Вы хотите, чтобы я их прочёл?
Малкина: Нет, эти письма вам адресованы, явно кто-то старался, много, долго, они какие-то разные, поэтому вы, пожалуйста, их прочтите, они слишком длинные для того, чтобы их оглашать.
Так, кто-то успел бросить вопрос: "Никита Сергеевич, много ли вы переступали через друзей или шли на сделки со своей совестью, чтобы добиться успеха?"
Я думаю, что у нас в заключение появился чудесный вопрос.
Михалков: Ливанская вела передачу про провинцию. И там утро такое летнее, и она разговаривает со сторожем, а время часов 9 утра, а сторож такой, из тех, кто утром выпивает, но он разговорчивый такой, с ног не падает. А он охраняет такой барак, где сотни бюстов Ленина. И очаровательная Ливанская идёт между этими бюстами, и он за ней идёт и что-то бормочет. Она его спрашивает: "Скажите, пожалуйста, а их покупают?" Он говорит: "ну-уу… Да". Она говорит: "А вы их покупаете?" - "Па-астаянно!".
Когда я слышу такой вопрос «часто ли я переступаю через друзей?».. Да па-астаянно!. Часто? – Все время. А совесть? – Да па-астаянно!
Малкина: Ежеквартально.
Михалков: Я думаю, что это взгляд на поступок твой со стороны. Была история с покойным Ваней Дыховичным, которая была растиражирована. Он был моим товарищем, царствие ему Небесное. С «Солнечным ударом» связанная, кстати говоря.
Это было расценено как предательство на всю жизнь, мы больше по этому поводу с ним не общались, вернее, общались какое-то время, а потом как-то последние годы уже и не общались.
Но как судить. Он учится на Высших режиссёрских курсах, я помогал ему там, очень талантливый человек, снял очень хорошую курсовую...
Я дал заявку на "Мосфильм" на "Солнечный удар" Бунина как раз где-то 35-37 лет назад. Дал заявку потому, что хотя Бунина снимать было нельзя, но я понимал, что кто-то его возьмёт, и я хотел его снимать. Я его забил, что называется, чтобы никуда он не ушёл, я дал заявку. Мне говорят: «Ты что, с ума сошел?». Я говорю, что пусть она лежит, когда-нибудь Бунин будет легализован – и оп!
Мне звонит Ваня и говорит:: "Слушай, я хочу снять курсовую работу "Солнечный удар" на "Мосфильме". Я говорю: "Ваня, я тебя умоляю, очень прошу тебя - не трогай это, я к этому шёл к этому довольно долго, и не знаю, сколько ещё буду идти, не трогай, там лежит заявка, пожалуйста". Он мне говорит: "Слушай Никит, это же курсовая работа, кто увидит?". Это примерно как я хочу жениться на девушке, а он говорит: «Вань, я с ней съезжу на юг на два дня буквально, а потом ты женишься на ней и все будет нормально».
Я его долго просил, предлагал другие идеи. Есть замечательный рассказ Ирвина Шоу про человека, который ждёт казни на электрическом стуле того, кто изнасиловал и убил его жену. Есть еще что-то… Ну, на этом мы закончили разговор. Проходит три месяца, я прихожу на студию "Мосфильм" в приёмную дирекции. Вижу сценарий: "Солнечный удар", Сергей Соловьёв и Иван Дыховичный», который лежит на столе у секретаря. Я захожу к директору студии и говорю: "Если вы это запустите, я уйду со студии", - потому что я просил, это была просьба друга. "Я уйду со студии, потому что я не смогу работать на одной студии с человеком, который может так поступить".
Перешагнул? Да. Справедливо? Я считаю, да. Ваня считает, нет. Как смотреть. Но если мы договариваемся, если мы товарищи, если тебя просят, то так поступать нельзя. Или хотя бы сказать, что – извини, Никита, я это буду делать, а тихо уехать и написать сценарий и потом положить, я этого не понимаю и не принимаю. Поэтому повторяю - это как смотреть. Для кого-то это я перешагнул через дружбу.
Мне Ваня звонит и спрашивает: "Это ты сделал?" Я ему сказал: "Да Ваня, это сделал я". Он мне говорит: "Как же ты можешь, ты такой большой". Я говорю: "Ваня, если ты выходишь на ринг с боксёром, и чувствуя, что ты слаб, берёшь в руки кувалду, то не жалуйся, если такую же кувалду в руки возьмёт тот, против кого ты вышел". Это не бывает по-другому. Я так понимаю мужские отношения. Но опять же повторяя - это как смотреть. Со стороны людей, которые меня обвиняют, я сделал неправильно, с моей стороны я по-другому поступить не мог.
Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я не мог бы сказать, что есть правильно. Вот это для кого-то неправильно, а для меня это правильно.
Малкина: Боюсь, что нам категорически надо сворачиваться, поэтому, уважаемый режиссёр, скажите нам, пожалуйста, как мы действуем - кино, или уже нет времени на кино? Всё, на кино нет времени. Приходите в кинотеатры.
Михалков: Вот.
Малкина: А вообще не смотрите телевизор, «Бесогон» тоже не смотрите – это все пустое.. Лучше пересматривать «Неоконченную пьесу…».
Большое спасибо, Никита Сергеевич.
Михалков: Большое всем спасибо.
Полный текст http://www.polit.ru/article/2011/03/23/mikhalkov/
|
