Ровно 151 год назад в Саксонии родился едва ли не самый известный россиянин - Петр Аркадьевич Столыпин. Почему именно он стал сейчас символом силы и энергии дореволюционной России, а не менее известный, пожалуй, его предшественник Сергей Витте, рассуждает доктор исторических наук, консультант директора Российского института стратегических исследований РИСИ Александр Боханов.
Столыпин и царь
Многие наши государственники очень озаботились вопросом, кто должен стать героем нации. Вообще-то большой набор сильных личностей предлагает история России – Невский, Суворов, Кутузов и много других. Так как государя они не принимали, то ухватились за фигуру Столыпина. Двадцать лет назад начался своего рода «столыпинский фестиваль». Сейчас в Саратове работает целый центр с огромными ресурсами, проводятся конференции. Столыпин стал брендом России. О нем говорят, что он – нереализованная возможность России на взлёте; если бы Столыпина не убили, не было бы революции и многого другого плохого.
Но в истории не может быть сослагательного наклонения. «Если бы Столыпин…» - зачем об этом рассуждать?
Столыпин действительно крупная фигура, но мне кажется, что он переоценен. В конечном итоге Столыпин проводил политику императора, и все стратегические цели и задачи формулировал ему император. Столыпин был реализатором, и воля императора прямыми царскими указами вводила в практику основные положения столыпинской реформы. Дума столыпинскую реформу обсуждала пять лет – а фактически законы уже действовали.
Столыпин и община
Столыпинская реформа не реализовалась. Кто сопротивлялся Столыпину? Разные силы, но больше всего крестьянство. Да, крестьяне жили на уроне минимальной достаточности, но они не хотели рисковать. Эта история требовала перестройки сознания, потому что общинная психология складывалась тысячу лет. Чтобы выжить в русских условиях (экстремальный климат, низкокачественная почва, вражеские атаки со всех сторон), нужно было объединиться. Это, грубо говоря, был колхоз с коллективным трудом. Поэтому большевики и схватились потом за колхоз - это было созвучно народным представлениям: все вместе, с минимальной достаточностью.
В общем, самое сильное сопротивление Столыпину было со стороны общинников. Люди брали кредиты, получали землю, бесплатный переезд, приезжали на новое место, осматривались - то не так, и это не так, и климат другой, и земля не очень – и уезжали обратно. А деньги возвращать не надо было. Так существовало два потока: один – переселенцев в Сибирь и на Алтай, а второй – обратный. С тех времен пошло название «столыпинский вагон». Причем постепенно поток оттуда не убывал, а увеличивался. Крестьянский мир восстал против столыпинской реформы.
Пётр Аркадьевич представлял себе за 20 лет появление нового архетипа - аграрного, который готов испытать на себе стихию рынка, готов вести хозяйство на собственной земле собственным инвентарем и жить как западный фермер. Русский крестьянин фермером там и не стал. Фермеры были в Прибалтике, в Польше кое-где, и только единицы – в России. Но и времени было мало.
Иногда говорят, что когда отменили крепостное право, надо было сразу вводить «реформы Столыпина» - но и тогда крестьяне не были готовы. Один крестьянин с деревянной сохой ничего не мог сделать – ему нужна была община. А в начале XX века появились новые агроинструменты, агрокультуры, в широкий обиход вошли удобрения. Столыпинская реформа не получилась не потому, что она была плоха, а потому, что времени не было. В 1914 году – а фактически в 1906 – началась война. Что дали бы шесть-семь лет? Но динамика была, причем довольно впечатляющая: несколько миллионов крестьянских семей были включены в программу, притом, что она была добровольная.
Столыпин и историки
У нас есть еще одна проблема, связанная со Столыпиным. У нас нет исследований про русскую общину. Про это никто не пишет, потому что для того, чтобы написать про общину, нужно 20 лет изучать статистику, документы. Получается, что про Столыпина говорят, а про предмет реформирования – нет. У нас во всем получается спринт, а в истории спринтом ничего не добьешься – нужно сидеть над огромным пластом документов, фактур. Для этого нужны стайеры. А ученым жить на что-то надо.
До 1917 года «человеческий материал» становился хуже год от года, система угасала. Столыпин – последняя крупная фигура на политическом Олимпе. Николай II, казалось, стоит на вершине вулкана накануне извержения. Но он 23 года держал страну, пытаясь реализовать все возможности: экономические, социальные, политические… Мы только недавно достигли уровня количества адвокатов, какое было в 1913 году. А других вещей мы до сих пор достичь не можем.
Предшественник Столыпина, премьер Витте, когда написал свои мемуары, положил их в сейф в швейцарском банке. В первом издании некоторые события перепутаны местами, те которые были позже, в книге почему-то шли лет на десять впереди. Потом все это привели в порядок и выпустили второе издание. А в 1961 году большим тиражом вышло академическое издание. Когда шла борьба за канонизацию Николая II, внутри церкви были очень сильные противодействия. И в это время мемуары Витте использовались как контраргумент.
Да, Витте был умный человек, небесталанный. Но он был эгоцентриком, очень хватким, своеобразным менеджером. Он не был теоретиком, у него не было идей. Он был прекрасным исполнителем и реализовывал многие проекты, например, связанные с введением валюты. Он умел привлекать специалистов; создавал штаб, «снимал» идеи, выдавал их за свои и реализовывал. Государя он считал неприятным по нескольким причинам. Во-первых, государь отстранил его от власти, во-вторых, не принял его жену – Витте был женат на Матильде, женщине сомнительной репутации, которая не получила статус при дворе.
Витте писал мемуары с одной определенной целью – это была книга-«бомба», которой он отомстил монарху, как Витте считал, неблагодарному. Его мемуары устроены очень хорошо: реальная фактура перемежается с другими сообщения, акцентами, которые переиначивают исходную позицию. Я бы не стал Витте верить – это не тот источник. В свое время мемуары Витте служили одним из главных доказательств того, что государя нельзя канонизировать.
У Столыпина нет мемуаров – у него есть речи, письма и так далее. Столыпин был одним из последних витязей монархии, и он не позволял себе выпадов лично против миропомазанника, потому что он был по-настоящему православным и понимал, что в русской традиции царь – это Божий пристав, и поэтому судить его может только Господь. Столыпин ни разу в жизни не позволил себе ни в частной переписке, ни в разговорах ни одного выпада против государя. Хотя по масштабам личности и по потенциалу Столыпин был мощнее Витте – у него были идеи, были характер и воля, он знал, как идти, он не пользовался персоналом как дровами для собственного обогрева. Государь разглядел Столыпина, и единственным, кто поддерживал Столыпина пять лет, был именно государь. Были какие-то партии, общества, которые сначала тоже поддерживали Столыпина, но потом они выступали против него.
Когда Витте писал свои мемуары, уже будучи свободным от госдолжностей, Столыпин вошел в силу: его реформа разворачивалась, и все крутилось возле Столыпина. А про Витте забыли. И, конечно, амбициозный, тщеславный, невероятно злопамятный Витте простить этого не мог. Поэтому он писал о Столыпине не очень приятные слова - что он жулик, чуть ли не убийца. Это – характерный признак качества уровня объективности самого Витте.
Витте обвиняли в том, что он буквально вырвал у Императора манифест 17 октября 1905 года, когда провозглашали свободу и установление парламентского строя. Витте сам рассказывал, что он – отец свободы, хотя он был сбоку-припёку. Сначала он говорил, что надо всех задавить, задушить, а потом, когда понял, что волна набирает силы и государь не собирается её давить, он решил встать во главе движения и стал вдруг демократом. Он был таким политиканом, для которого главное не идеи и смыслы, а исполнение своей роли. Потом, когда революция пошла на спад и многие монархи «очухались», они поняли, что Дума стабилизации не принесла и стали во всем винить Витте.
А известный эпизод с переименованием улицы Витте я прокомментирую так. Ее переименовали, потому что на ней жить не хотели, по ней ходить не хотели и терпеть её не могли – дело было в Одессе, где были сильные монархические настроения. Витте же увидел в этом заговор Столыпина. Но Столыпин был не такой – это было мелко для него; убрать улицу имени Витте решили местные власти.
В своей книге Витте вообще умудрился почти всех оклеветать. Там есть только два-три человека, которых это не коснулось. А больше всех досталось Столыпину и императору. Так что строить умозаключения о той эпохе без знакомства с другими документами – это видеть искривленную картину нашей истории.
Беседовал корр. ИТАР-ТАСС
Георгий Летов
15 апреля 2013 г.
http://www.tass-ural.ru"Здравия Вам желаю столько,чтоб и на ПОДВИГ хватило"
Апрель 17, 2013 г. ... Сегодня прошёл 151 год со дня рождения Петра Аркадьевича Столыпина. Масштаб того, что сделал этот государственник только за четыре года у власти, поражает. К этой знаменательной дате публикуем фрагмент статьи 1939-го года итальянского мыслителя Юлиуса Эволы под названием «Жертва Израиля».
Революционное движение начало появляться в России не спонтанно, а в связи с действием подрывного ядра. Вспомним еще о трагических событиях 1905 и 1906, но тогда это явление было очень ограниченным. Результаты вековых патриархальных традиций не могли исчезнуть сиюминутно и большая часть русского народа в злобе на то, во что их пыталась заставить поверить международная пресса, в злобе на их декларирование социального угнетения все еще сохраняла иммунитет против вируса, распространяемого бандой дьявольских революционеров.
Опасность еще можно было предотвратить и, казалось, Столыпин был послан Провидения для спасения России. Назначенный губернатором провинции, в которой крестьянские мятежи бушевали особенно сильно, он проявил такие свои качества, которые не могли остаться незамеченными и, после роспуска Думы, он был назначен премьер-министром. Столыпин ставил своей задачей раскрытие истинных причин революционных явлений и искоренение их не репрессивными, а здравыми конструктивными мерами.
Поэтому, в анализе ситуации он не полагался на лживые публикации и демагогическую клевету, расписывающую «страдания народа, жаждущего свободы»; он получал информацию непосредственно от народа, который был для него не «Мифом с большой буквы М», а реальными людьми. От простых людей, которые были близки ему с самого детства, он всегда и всюду слышал одни и те же слова. Вот что говорила на этот счет дочь Столыпина, Александра: «Это правда — сказали крестьяне — от грабежа и разрухи никому нет никакой пользы». На вопрос моего отца зачем же они тогда так поступают, один из крестьян, под одобрение остальных сказал: «Все, чего я хочу — документ от правительства, который даст мне и моей семье кусок земли. Я могу выплачивать понемногу — слава Богу, руки есть; но, если все будет так, как сейчас — какой смысл работать? Мы любим землю и готовы работать на ней так, как это только возможно, но у нас забирают то, во что мы вложили всю свою душу и сердце и на следующий год община посылает нас работать куда-нибудь ещё. То, что я говорю, Ваше превосходительство, это правда и с этим согласны все. Что проку от нашего старания?».
Александра Столыпина добавляет: «Мой отец слушал все эти речи с бесконечным сожалением. Он часто говорил, что несчастная Россия становится сырьевым придатком. Мысленно он представлял себе цветущие фермы соседней Германии, где спокойствие и стабильность позволяют собирать на несравненно меньших территориях большие урожаи и увеличивать благосостояние, передающееся от отца к сыну. Он обращал свое внимание на Урал, где необработанная целина и все сокровища богатой природы спали вечным сном».
Малинский говорил, что эти слова в полной мере отражают причины российского бедствия. Именно порожденная нищетой озлобленность стала основой революционного движения. Это причина вообще всех революций; даже религиозные революции не составляют исключения, т.к. повод веры является не зажигательной смесью, а лишь фитилем. Первопричинами нарастающего волнения в России стали безнадежное положение масс, которые жили сельским хозяйством, не знавших теперь, где приложить свои руки, «эмансипация» низших сословий и превращение людей в винтики безликой индустриальной машины, не торопящейся повышать оплату, остававшуюся на докапиталистическом уровне, что приводило к баснословным прибылям и образованию новых состояний.
Столыпин был единственным, кто ясно видел истинные причины происходящего и он нашел средство против них. Благородного происхождения и воспитания он взялся за немыслимую и парадоксальную задачу — создание из хорошо известного и понятного феодализма «решительно революционного принципа», способного победить как капитализм, так и социализм. Для этого им была создана реформа русских дел, которой он посвятил все свои силы.
9-ого ноября 1906, он представил и настоял на ратификации нового Земельного права, которое открыло частную собственность на землю. На основании этого Закона, каждый крестьянин мог оставить Коммуну и приобрести участок земли в кредит или за ту сумму, которой он обладал, а государственная казна брала на себя выплату разницы. Некоторые из этих земель принадлежали государству, другие были выкуплены государством ниже себестоимости у тех, кто желал ее продать. В результате этого закона, полмиллиона глав семейств приобрели почти четыре миллиона гектаров земли.
Это был первый пункт программы Столыпина. Это была, образно говоря, первая неотложная мера, призванная затормозить растущее революционное волнение и обеспечить стабильность, необходимую для второй фазы плана. Эта вторая фаза имела своей целью освоение почти девственных земель азиатских и восточных районов Империи не в капиталистическом направлении, а в рамках закрытого народного хозяйства, настоящей автаркии, которая должна была объединяться по образцу феодального строя. Однако, чтобы достигнуть этой цели, было необходимо решить сначала проблему связи. Поэтому Столыпин начал строительство Южной Транссибирской железной дороги.
Уже существовала Транссибирская железная дорога, построенная по инициативе Витте и наглядно отражавшая сугубо капиталистическую направленность этого министра. Фактически, она была проложена с целью соединения Европы и наиболее населенных частей России с Дальним Востоком для обслуживания дальневосточных интересов финансистов Парижа, Лондона и Берлина и не вносила ни малейшего вклада в решение проблемы доступа к пустующим плодородным землям. В отличие от Транссибирской ЖД, проект Столыпина как раз решал эту важнейшую задачу. В заселении восточных областей Столыпин видел возможность разрушения капиталистической тирании и рождения уравновешенной системы, основанной на реальных потребностях, а не на умножении иностранных капиталов, порождающих лишь чрезмерную и беспорядочную экономическую активность.
Малинский пишет: «В 1895, после трехсот лет русского господства, Сибирь, намного более просторная, чем вся Европа, была населена четырьмя миллионами жителей, часть которых были политическими и уголовными ссыльными». С 1985 по 1907 (между открытием первого Транссиба и приходом к власти Столыпина) население Сибири увеличилось почти на полтора миллиона. За три года при Столыпине, еще до окончания работ по строительству новой дороги, оно увеличилось почти на два миллиона. Есть все основания полагать, что с учетом новой железной дорогой и при условии усилий правительства по преодолению извечной русской инертности, население Сибири к 1920-1930 годам должно было составить 30-40 миллионов. Причем, не 30-40 миллионов голодных пролетариев в поиске случайного заработка, а 30-40 миллионов зажиточных и процветающих землевладельцев, довольных своей жизнью и уверенных в завтрашнем дне, экономически, насколько это возможно, независимых и являющихся отличным тормозом любой революции. Это была бы такая консервативная и даже реакционная сила, подобной которой нет ни в одной стране мира.
Естественно, эти малые землевладельцы должны были бы сосуществовать с более крупными, которые обеспечили бы своего рода центр тяжести и, возможно, развили новые автономные формы промышленности, исключающие иностранные элементы и посредников, формируя, в конечном счете, гармонично развитую систему трестов.
В отличие от капиталистическому индустриализма, она была бы основана строго на частной собственности, на истинной системе ценностей, на стабильности владельцев и исключительно взаимной кредитной системе, в рамках которой задолженности, вращаясь в закрытом обороте, покрывались бы взаимными услугами. В день осуществления этого замысла, превосходство системы, основанной на частной собственности над безликим капитализмом, разлагающим все истинные ценности, было бы с очевидностью доказано. Это осветило бы мрак эпохи, в которую полагают, что нет для человечества иного выбора, чем между еврейским коммунизмом и еврейским капитализмом, приводящим лишь к деперсонализации и уравниловке.
Малинский добавляет, что вид кризиса, от которого в настоящее время страдает большая часть нашего мира, парадоксальный кризис перепроизводства, был бы невообразим при вышеописанной Столыпинской системе. В ней такой кризис стал бы благословением Небес. Когда капитализм приходит к заключению, что избыток приводит к нищете, он опровергает другое: «кредит приносит благосостояние» и приходит к самоотрицанию. К сожалению, только социализм, являющийся капитализмом в квадрате, выигрывает от этого абсурда.
Еще в начале века Столыпин предложил это новое решение и стал реализовывать его на практике. Многие факторы облегчали его задачу. Во-первых, возможности русской земли, которые были в состоянии обеспечивать автаркический режим. Во-вторых, в силу древних традиций еще было живо ощущение связи между землевладельцем и Царем, между наследованием имения и наследованием всего Царства, между которыми не было иной разницы, кроме как в различии степени на единой шкале ценностей; ценностей, прежде всего духовных, а не материальных. Наконец, был еще неиспорченный характер русского крестьянства, лояльного и верного, незараженного капиталистическим мышлением, неизвестным ему до недавнего времени. Именно поэтому Столыпин мог добиться успеха в своем деле и создать из хаотичной и неспокойной России невиданный шедевр.
Но для достижения этой цели, надо было перейти дорогу Израилю, раскрыть управление «избранного народа» в обоих фундаментальных стратегических направлениях его современного наступления: капитализма и социализма. И это причина, по которой Столыпин, хоть он не проявлял никакой особенной враждебности по отношению к евреям, стал их «черным зверем»; международная пресса, которую они субсидировали, начала описывать его как тирана, кровожадного зверя, угнетателя, в то время как, он, великий феодалист, был бесподобным либералом, создавая частную собственность и, соответственно, свободу, стремясь только к спасению своей Родины, что было тогда еще возможным.
При Столыпине, в противовес к тому, что произошло потом, в России не было никаких погромов. Однако, не преследуя евреев, Столыпин угрожал им более, нежели бы он приказал истребить их несколько десятков тысяч. Было очевидно, что своей политикой он делает невозможным их паразитический образ жизни, искореняет зависимость России от международных еврейских финансов и что он не позволит никаких подрывных маневров еврейского революционного интернационала. Перед евреями, не умевшим и не желавшим жить иначе, открывалась только мрачная перспектива эмиграции. Никогда российские евреи не подавали заявок на эмиграцию, главным образом в США, землю обетованную капитализма, больше, чем при Столыпине. Правительство, естественно, не заставляло себя упрашивать и не строило никаких барьеров для эмиграции. Столыпин, тем самым, неслабо поспособствовал увеличению населения гетто американских и европейских метрополий. Как хорошо сказал Малинский, негодяи сбежали из России, нового Египта, даже не будучи вынужденным под ударами плетей строить там пирамиды.
Но это не могло длиться долго. Руководители тайного фронта мировой подрывной деятельности быстро договорились «раздавить бесчестного». Израиль, как известно, не прощает: «кто идет против Израиля, не будет знать ни мира, ни сна», как гласит их традиция. Позволить одним удачным ходом подавить оба капитализма: простой и «в квадрате» — государственный капитализм, который должен был быть построен после коммунистического коллективизма, это было слишком. Ведь речь шла не о каком-нибудь маленьком государстве, а о России, которая сама размером с целый континент.
Тем, кто обвиняют нас в иллюзии «мирового заговора», мы скажем, что не случайно средь бела дня вилла Столыпина была сожжена дотла бомбой, брошенной евреями, замаскированными служащими. Сотня невинных людей погибла, и если министр из этого вышел невредимым, то дети его пострадали. Впоследствии, заговоры умножились, хотя и предотвращались полицией. До тех пор, пока однажды непоправимое не случилось. В сентябре 1911, в Киеве, во время представления в опере, агент полиции в вечернем костюме, не привлекая внимания, приблизился к Столыпину и разрядил в него свой револьвер. Опять случайно это оказался Еврей.
Несколько дней спустя Столыпин умер. Европа не предала этому больше значения, чем любому другому покушению; «все так в России» — было общее мнение. Но, в действительности, тот, кто мог сопоставить причины и следствия, видел, что это несчастье было непоправимым. Как справедливо сказал Малинский, с исторической точки зрения, не только премьер-министр был убит еврейской пулей, была разбита сама возможность будущего сильной и великой России, т.к. впоследствии стало ясно, что никто более не обладал достаточной высотой, чтобы продолжить дело Столыпина с той же проницательностью и целеустремленностью. Если бы Столыпин остался жив, то, вероятно, Россия бы избежала революции, несмотря на войну, но «судьба», термин в данном случае синонимичный тайному заговору, решила иначе. Говорят, Николай II, подписывая отречение, сказал: «Если бы Столыпин был с нами, этого бы не случилось».
Факт того, что, несмотря на двадцать лет большевизма, до сих пор остаются следы антисоциалистической и антикапиталистической реформы Столыпина, показывает то, что она смогла бы означать для будущего России, если бы была осуществлена в полном объеме. Силы, которые разрушили в Российской Империи династии, дворянство, традиционный социальный строй, не сумели еще преодолеть сопротивление, создаваемое для них остатками относительно небольшого количества свободного крестьянства — частных свободных землевладельцев — тех, которых Столыпин освободил от рабства сельских общин в рамках первой фазы своей реформы. Они стойко сопротивляются иудо-советской диктатуре, заставляющей их влачить жалкое состояние. Малинский говорил: «мы наблюдаем интереснейший спектакль. Легче было бы уничтожить века истории, нежели плоды деятельности одного человека, бывшего у власти только четыре года. И если самая глобальная попытка коллективизации в истории человечества потерпит неудачу, то дух великого феодального новатора, чье имя практически забыто нашим поколением, победит, спустя двадцать лет после его смерти». Большевизм покорил живых достаточно легко, но мертвец, которого еврейская пуля не в силах убить дважды — реальная ему угроза. Это — лучшая хвалебная речь, которая может быть посвящена премьер-министру Николая II и история объявляет ее на его забытой могиле».
Привлечение внимания наших читателей к этому, настолько же важному, насколько и малоизвестному моменту Тайной Войны, было бы неинтересным, если бы Столыпин не являл для нас символ Пути, Традиционного пути. В духовно-этическом плане, так же, как и в плане материально-экономическом, для каждого, ищущего решение проблемы земли и частной собственности на нее, указанный путь — единственный, приводящий к верному решению. И это тот путь, который тайный фронт глобальной подрывной деятельности пытался, пытается и будет пытаться перекрыть любыми средствами.
«Vita Italiana», Январь 1939
Юлиус Эвола (с)
|
